- Ну, сначала ты должен подумать о тех воспоминаниях, таким образом, они появятся в твоем уме. Затем ты должен дать мне свое разрешение войти в твое сознание... и да, я знаю, ты думаешь, что это звучит жутко.

Киф полуулыбнулся.

- Это кажется менее жутким, когда это говоришь ты.

Она потянулась к его вискам.

Он вздрогнул.

- Прости. Не ожидал. Ты не делаешь этого с Фитцем.

- Я так привыкла к его разуму, что мне не нужно его касаться. Просто расслабься... ничего серьезного в этом нет.

Киф кивнул и замер, судорожно вздыхая, когда ее пальцы коснулись его кожи. Она поняла, как близко они стояли.

- Ты в порядке, Фостер? - спросил он, улыбка заиграла на губах. - Похоже твое настроение точно изменилось.

- Просто приободрись, чтобы пережить эти атаки. Готов?

Он сглотнул прежде, чем кивнул.

Софи сделала то же самое, добавив несколько глубоких вздохов прежде, чем открыть свой разум для него.

Она все еще не была подготовлена к тому, как ярко Киф помнил все. У Фитца не было фотографической памяти, таким образом, его воспоминания всегда немного исчезали. Но ум Кифа был в высоком разрешении... а звучание было как в домашнем кинотеатре.

Ее руки дрожали, когда она наблюдала, как они с Кифом покидали океанскую пещеру Черного Лебедя. Силвени только стартовала с земли, когда пять фигур в черной одежде сбили их. Для Софи борьба прошла в тумане боли и истощения после почти смерти. Но Киф прожил полноцветную действительность. Его гнев заставил ее желудок сжаться... особенно, когда одна из одетых фигур бросила камень в его голову. Они теперь знали, что фигура была его мамой, но когда переигрывали бой, Софи не видела никаких подсказок. Леди Гизела никогда не пользовалась своим настоящим голосом... даже когда Киф попал в ее руку гоблинской метательной звездой. И она боролась без раскаяния, бросая вызов своему сыну.

Старая добрая мама, подумал Киф. Разве это не приносит теплые, мягкие чувства?

Его воспоминания изменились, перенеся их на Гору Эверест, во время сражения, которое пропустила Софи. Огр вытащил ее через потолок пещеры, и она никогда не понимала, как сильно боролись ее друзья, чтобы добраться до нее. Никто не боролся сильнее, чем Киф. Его метание звезд было безупречным, он вонзил звезду в руку одного карлика прямо перед тем, как тот кинул камнем в Фитца, порезав ногу другого карлика, чтобы тот не мог их преследовать. Он пробирался через сугробы, тащился через ледяные ветры, отказываясь останавливаться, пока он не догонит Невидимок. А затем... паника замедлила его руку, когда он направил свое оружие на фигуру, о которой он думал, что это был его отец.

Еще больше гномов вылезло из снега, и Киф упорно искал своего папу, его единственной мыслью было: «я должен закончить это». Когда он нагнал, то был готов сделать то, что было необходимо. Но тогда ветер отбросил капюшон его отца, и Киф увидел, кто на самом деле это был...

- О, - сказала Софи, когда эмоции Кифа взорвались.

Шок.

Гнев.

Предательство.

Ненависть.

Но самой сильной эмоцией было горе.

В то время когда печаль раздулась в уме Кифа, поднялся циклон более старых воспоминаний. Киф пытался засунуть их обратно, но они были слишком сильны.

Софи видела маленького Кифа... ему, возможно, было не больше трех, четырех... он лежал, сжавшись в комок, на полу своей комнаты, плача. Его мама вошла, чтобы сказать ему быть потише, и поняла, что кровать влажная.

- Отец так разозлится, - прошептал он. Его мама согласилась и начала уходить, затем вздохнула и позвала гномов. Она попросила, чтобы они заменили постельное белье и привели комнату в порядок к утру.

- Твоему отцу все знать не обязательно, - сказала она Кифу. - Но не позволяй этому снова произойти.

В другом воспоминании Кифу было около шести или семи, он стоял и ждал у фонтана в Атлантиде.

И ждал.

И еще ждал.

Толпы приходили и уходили. Уличные фонари с бейлфаером тускнели. И, тем не менее, Киф стоял в полном одиночестве. Наконец его родители подъехали на эврептиде, наряду с другим темноволосым эльфом, которого Киф не знал. Отец Кифа был так погружен в разговор с его другом, что даже не посмотрел на своего сына. Мама Кифа сказала:

- Извини, мы про тебя забыли.

Воспоминание снова изменилось, Киф был одет в янтарно-коричневую форму Третьего Уровня Ложносвета. Он только что вернулся домой из школы и нашел своих родителей, ждущих в его комнате. Отец Кифа потребовал, чтобы Киф показал ему свои тетради, и когда Киф передал их, его папа взбесился. Все страницы были в эскизах, каждый последующий был более запутанным и удивительным, чем предыдущий. Но его отец разорвал каждый рисунок, смял, когда он кричал на Кифа, что тот должен обращать внимание на свои уроки. Киф утверждал, что мог рисовать и учиться одновременно, и его отец ушел, крича в бешенстве, что Киф - разочарование. Мама Кифа ничего не сказала, когда она вышла вслед за своим мужем. Но она действительно взяла один из рисунков с пола — эскиз ее — и убрала его в свой карман.

Тема каждого воспоминания явно была болезненной.

Два ужасных родителя.

Но один был лучше... или в это верил Киф.

Киф отступил, разъединив связь с Софи.

- Так... что это было.

- Все хорошо, - прошептала она.

Он покачал головой.

- Я никогда не хотел, чтобы кто-либо это видел.

- Я знаю. Но... Я рада, что увидела это. Тебе не придется нести все это одному.

- А ты не должна была знать, что я привык к мокрой кровати.

- Многие дети писаются.

- Не по словам моего отца.

Он пнул стену настолько сильно, что наверное ему было больно.

Софи медленно придвинулась ближе, колеблясь прежде, чем положить руку ему на плечо.

- Ты знаешь, что я думаю, когда вижу такие вещи?

- «Я никогда не должна была соглашаться помочь такому лузеру... даже если у него потрясающие волосы?»

- Даже не близко. Хорошо, ладно, часть про волосы отчасти верна. Но кроме этого, вот мои мысли, «Киф еще храбрее, чем я думала». А я уже и так думала, что ты невероятно храбр. Между тем ты круто сражался, и ты остался моим другом, несмотря на все слухи и сплетни обо мне. Ты просто... Я даже не знаю, как сказать это. Но ты настолько лучше, чем твоя семья тебя убеждала. И, между прочим, я хочу увидеть больше твоих рисунков.

- У меня ни одного нет, - сказал он, глядя в пол. - Я перестал рисовать пару лет назад.

- У тебя есть тот, один, где ты просто нарисовал браслет своей мамы.

- Он глупый.

- Я бы хотела его оставить... можно? - Она нагнулась и взяла его, вкладывая в свой журнал памяти.

- В любом случае, - сказала она после бесконечно повисшей тишины, - думаю, что я должна сделать запись тех нападений с Невидимками.

Она спроектировала сцены сражения на страницы, используя уловку телепатии. Киф заглядывал ей через плечо и взял книгу, когда она добралась до момента, где он узнал, что одетая фигура была его мамой.

- Ты сделала ее испуганной, - сказал он.

- Так она выглядела. Фотографическая память, помнишь?

Киф нахмурился.

- Я помню ее сердитый взгляд.

- Она действительно выглядела сердитой. Но сначала она выглядела испуганной... будто не хотела, чтобы ты ее видел.

Киф долго смотрел на проекцию, затем закрыл книгу и вернул ее.

- Ты не собираешься делать запись других воспоминаний, верно?

- Нет. Думаю, мы должны оставить это между нами.

Он кивнул.

- Это будет слишком трудно для тебя? - прошептала она.

- Это будет слишком трудно для тебя?

Софи прикусила губу.

- Я очень не хочу видеть, как тебе причиняют боль. Если я когда-нибудь снова встречусь с твоим отцом... ну, лучше ему понадеется, что у меня не будет Удара Исподтяжка, потому что я отправила бы его в Тимбукту.

- Многое бы отдал, чтобы это увидеть.

Она печально улыбнулась.

- Я не хочу, чтобы ты один со всем этим разбирался, Киф. Ты и так достаточно долго скрывал синяки и шрамы за шутками и розыгрышами...